Последние каникулы - Страница 22

Рано, очень рано вставал комиссар и шел на кухню растапливать остывшую от сырости печь. А Вадик, мучимый бессонницей, засыпал.

…Подняться утром под равномерный шелест дождя и ритмичные глухие удары о пол просочившихся сквозь потолок мутных капель, слышать сонную, глухую возню ребят, кашель и позевывания, отворить разбухшую дверь и открыть взгляду равномерное серое небо, низкое и влажное, а справа — весь горизонт занимает серая блескучая под редким солнцем вода. Только над трубой кухни ветер качает сизый дым.

— Завтракать! — кричит Оля и бьет железной кружкой по крышке кастрюли.

Вадик заторопился умываться. В столовую он зашёл последним — процедура снятия пробы отпала как–то сама по себе после возвращения ив Москвы, когда командир накинулся на него во время обеда при всех за опоздание, за испорченные отношения с Верой–продавщицей, за нахлебничество. Он так и сказал: «Пока мы на стройке уродуемся, этот жрет, спит и…» — Он все–таки не рискнул договорить, но Оля покраснела. Вадик тогда встал и громко сказал: «Я врач. А не строитель. Вы меня кормите, я готов вас лечить. Все!» Когда он вышел, в столовой была тишина. Вечером около него, сидевшего на обрыве, неслышно возник Сережа–комиссар, опустился рядом на корточки, помолчал. Вадик, обиженно глядя прямо перед собой на растворяющийся в сумерках закат, ждал от Сережи каких–то объяснений, слов, может быть, даже сочувствия, но комиссар, так ничего и не сказав, отошел…

…Вадик взял у Тани (с улыбкой сказавшей «Доброе утро, ешьте на здоровье!») тарелку с кашей и котлетой, машинально отметил, что размер котлеты опять уменьшился, и тут его окликнул командир.

— Зайди!

Ко всему готовый, Вадик вошел в столовую, увидел весь отряд в сборе. Командир нетерпеливым жестом позвал его за стол, где сидел штаб отряда.

— Вчера случилось ЧП. Все знают об этом. Нарушение сухого закона. Наказание — отчисление из отряда. Но, раз это касается Вовика, нашего трудновоспитуемого, то решайте вы, весь отряд.

Комиссар поерзал на скамейке, с трудом выдавил из себя:

— Хуже всего то, что пили не на свои, а на деньги Вовика.

— А мои деньги не хуже ваших! — выкрикнул Вовик, открывая фиксу. — Мне мамаша прислала. Показать квитанцию?

— На первый раз простить надо, — подал голос Витя–завхоз.

— Тебе слова не дано, ты сам пил, — отрезал комиссар.

Ребята молчали. Потом кто–то выдохнул:

— Дождь какой!

— Что решим? — поднялся командир. — Отчислим?

— Если отчислим — пятно на отряде, — сказал Игорек многозначительно. — Это стратегически неверно.

— Оставим! — загалдели ребята.

На этом собрание и закончилось.

После завтрака часть ребят осталась в столовой играть в шашки, читать; в углу вокруг Вовика сели играть в карты, а Вадик завернулся в громадный брезентовый дождевик дяди Саши, надел сапоги и с удочками пошел ловить рыбу — удочки он привез с собой из Москвы. Он часто уходил по берегу далеко, к развалинам церкви, и там, в глубокой нише под обрывом, усевшись на гладкий ствол мертвого дерева, читал, дремал. Клева не было.

А в книге, которую он читал, были такие слова:

«…Тяжкое бремя соскользнуло с моей души. Я больше не нес на себе роковой ответственности за все, что бы ни случилось на свете….Я почувствовал себя впервые человеком, объем ответственности которого ограничен какими–то рамками».

Иногда за ним сюда прибегала Таня, он принимал пациентов или осматривал кого–нибудь на дому; тогда появлялась работа — возникала потребность идти к больному на следующий день. Был профессионально интересный случай: цепной пес, ростом с теленка, искусал, изрезал зубами пьяного гостя хозяина, хлопот хватило на целый день — надо было звонить в район, связываться с санэпидемстанцией, следить за пациентом, менять повязки…

Каждые два дня он, дождавшись, когда ребята приедут на обед, шел на стройку, наполнял аптечку бинтами и йодом и возвращался. Два раза он провел поголовный осмотр отряда: уклонились только командир и Оля. Документация у него была в порядке, за содержанием мяса в магазинном холодильнике он следил ежедневно, но вот поймать пройдоху Витю–завхоза, урезавшего норму, никак не удавалось, какие только способы Вадик не придумывал. Хуже всего, понимал Вадик, что Оля с командиром заодно, а Таня молчит и в улыбке ее натянутость.

Сегодня был день проверки аптечки. Вадик захватил с собой пакет с перевязочным материалом и намеревался прямо с бережка отправиться в поле.

«Шлеп–шлеп», — послышалось слева, издали. Потом была минутная тишина, и затем все ближе и ближе стал скрипеть песок. «Хитрая, — усмехнулся Вадик, — демонстрирует послушание, а сапоги за поворотом надела. А ведь я у нее на карантине. По поводу какой же инфекции? И не спросишь!.,"

— Клюет ведь! — насмешливо предупредила. Оля.

Вадик повернул голову в ее сторону, встретил ее дразнящий взгляд из–под капюшона плащика.

— Почему опять босиком ходила?

— Это полезно, доктор. Никакая простуда не возьмет. Можно сесть? Место не куплено?

Вода рябилась от ветра и мелкого дождя, почти пыли; поплавки прибило к берегу, они лежали на песке. Вадик не пошевелился.

— Скучно живу, — сказал он. — Вот роман читаю. О дьяволах в наших душах. Сколько дьяволов — столько у человека и работы.

— Будешь нужен — будет работа, — присаживаясь рядом, отозвалась Оля. — Правильно говорю?

— А твой приятель… — Оля закрыла ладошкой ему рот. Вадик поцеловал ладонь, накинул полу дождевика на ее плечи.