Он огляделся, не увидел подходящей посуды и выбежал на улицу. Через две избы красовался дом Глазовых, единственных в деревне, державших корову.
На стук в дверь и отчаянный лай собачонки в окно высунулась родоначальница Глазовых. Она опять была в красной кофте. Неприветливо посмотрела на Вадика. Между ними был конфликт из–за несостоявшейся аферы с больничным листом. Как–то в понедельник в одиннадцатом часу утра Глазова степенно пришла за Вадиком: «Сын захворал». А на пышной высоком кровати Вадик увидел непротрезвевшего мужика с явно выдуманными жалобами на боли в животе. Вадик тогда высказался от души, да так от души, что горбунья, секретарша директора, квартирующая у Глазовых и почему–то оказавшаяся в этот рабочий час дома, высунулась посмотреть, кто так по хозяйски шумит.)
— Здравствуйте! Не разживусь у вас литром молока? Соседке вашей.
Глазова неторопливо и неодобрительно оглядела Вадика с ног до головы, пожевала губами. Потом смилостивилась:
— Вынесу. — Она скрылась в доме, а затем прямо из окна подала Вадику холодную кринку с обвязанным марлей верхом.
— Сегодняшнее? Кипяченое?
— Ишь чего! Жива Ведьма–то? Не прибрал ее Господь? '
— Поживет еще. Я деньги вечером занесу.
— Сочтемся! — отозвалась Глазова.
… — Ну вот и молочко! — бодро влетел в горницу Вадик. — Сейчас попьем!.. — Он всматривался в лицо старухи, заметил, что она перевела взгляд на кринку. — Вам надо попить молочка. Сразу сил прибавится! Вот только с посудой у вас… — На столе стоял подобранный с пола стакан. Вадик ополоснул его молоком. — Ну, глотайте, глотайте. — Он приставлял стакан к губам старухи, а они не разжимались. Вадик даже чувствовал сопротивление, и молоко пролилось на одеяло, подушку, намочило рубашку. — Ну, в чем дело? Не хотите молока? Воды? Сейчас!.. — Он помнил, что в сенях стояло ведро, и уже затворил за собой дверь, когда услышал движение в горнице, потом шум падения и вбежал туда: старуха лежала на полу и корчилась в судорогах, будто пыталась ползти к комоду, притулившемуся в темном углу.
— Сейчас, сейчас!.. Ах ты, господи! — Вадик, кряхтя, поднял старуху, уложил на кровать, схватился за шприц, приготовленный на этот случай, и ввел лекарство. Судороги не повторялись, через полчаса полуопущенные веки поднялась, и Вадик, низко нагнувшийся, чтобы заглянуть в зрачки, отпрянул — с такой, показалось, ненавистью смотрела на него старуха. Отвернувшись, нащупал пульс, частый, быстрый: «Пронесло?»
— Вы меня слышите? — спросил он. — Говорить можете? — Старуха закрыла глаза и как будто уснула. — Ничего, ничего, все пройдет! — «Сейчас отек снимется и все будет нормально, — рассчитал он. — Врешь, не умрешь. Не позволю. Не хочу».
Прошел час. Старуха не то спала, не то была в забытьи. Вадик сидел у окна, курил, выдувая дым на улицу, прислушивался к воплям петухов, далеким голосам у магазина. Потом донесся упругий гул, и у дома взвизгнул тормозами «рафик». Из него, отдуваясь, вышли Светлана Филипповна и Марь — Андревна.
— А я уж не надеялась в живых ее застать. Молодцом, Вадим Владимирович! Как это вы! И лекарства какие!.. Прямо стационар! — Она вертела в руках листочек, написанный Вадиком. — Что ж нам теперь делать с ней? Она ведь нетранспортабельная! Да и не возьмут ее в больнице… Я, конечно, позвоню туда, но до завтра и думать нечего, что возьмут!.. В сознании, — обратив внимание Вадика и Марь — Андревны на движение старухи, сказала Светлана Филипповна. — Слышите нас? — крикнула она. И не дождалась ответа. — Маша, подежурь тут.
— А кто за меня мои дела сделает? — возмутилась Марь — Андревна. — В Василькове диспансеризация!.. Отчет везти в город надо!..
— Да, отчет, — согласилась Светлана Филипповна, — Ну, найди старушку сидеть здесь, а доктор рядом, заглянет. Заглянете, Вадим Владимирович?
— Не пойдет сюда никто! — уверенно возразила Марь — Андревна. — Боятся: она же всех нас прокляла, никого не пропустила! Всем беды нагадала! И хоть бы врала, а то как… Ведьма она и есть ведьма! — Марь — Андревна покосилась на старуху. — Вон, вся деревня затихла — ждут не дождутся, когда помрет: помрет — все ее проклятия силу потеряют.
— Эх, Маша! — Светлана Филипповна рассердилась: задышала часто, покраснела. — Мне перед молодым доктором стыдно — какие глупости говоришь! — Но Марь — Андревна упрямо сжала губы. — С глупостями не ходили бы, вот и ничего не было бы! Ты сама, помню, к ней бегала насчет свекрови?
— И верно она нагадала! Как сказала, так и случилось. — Марь — Андрезна с вызовом посмотрела на Светлану Филипповну и Вадика. Он улыбнулся.
— Я тут посижу. Меня она еще не трогала, мне не страшно, И если что — прорвемся!
— Молодец! — Светлана Филипповна крепко хлопнула Вадика по плечу. — Молодец! А мы вас не бросим, вечером Маша зайдет, навестит, а утром я приеду, заберу ее в город. — Светлана Филипповна отогнала назойливую муху, ползавшую по лицу старухи, подержала ее кисть. — Пульс хороший… Как думаете, Вадим Владимирович, выживет?
— Выживет! Сердце у нее неплохо тянет. Неясно только, почему она в ступоре. Но подумаю…
Светлана Филипповна странно, недоверчиво посмотрела на Вадика и распрощалась.
Они уехали, и стало тихо. Вадик курил, листал справочник и досадовал, что под рукой нет «Руководства по неотложным состояниям». Потом за окном прошумела машина, и в лагере поднялся гвалт — Вадик догадался, что отряд вернулся в деревню на обед.
Ему уже совершенно определенно хотелось поесть, и он потихоньку отхлебывал молоко из кринки. Оставить старуху одну и сбегать в лагерь он не решался — помнил, как старуха свалилась с кровати. Поэтому, когда увидел из окошка идущую к избе с тарелками в руках Олю, обрадовался, еще издали счастливо заморщился, закивал.