Последние каникулы - Страница 14

— Спасибо большое. — Потряс ему руку. — Все, что назначили, выполню. — Уже с улицы, заглядывая в дверь медпункта, добавил: — Только вы молодой, не зазнавайтесь… Но вы очень хороший доктор!

Вадик, усмехаясь, сел на бревнышко, закурил. «В нашей профессии без шаманства не обойтись, — заключил он. — В следующий раз вообще халат надену. А теперь вот и письмо — как домой заглянул. А вечером — Оля».

Но вечером командир оставил весь отряд после ужина в столовой. Вадик решил, что будет производственное собрание, и устроился в сторонке, не со штабом.

Командир встал, обвел всех таким взглядом, что ребята притихли.

— Вот, ребята, глядите, наш воспитуемый. Встань! — приказал он Вовику. — Направлен районным штабом. — Вовик, церемонно поклонился, шаркнул ногой. Ребята довольно захихикали. — Состоит на учете в отделении милиции. Не успел приехать — уже номер отколол. Мы, понимаешь, с комиссаром праздник «Первого кирпича» наметили, а он, понимаешь, целый первый ряд самовольно выложил!..

— И криво!.. — засмеялся комиссар. — Весь наш дом скривил…

— Я поправил, — оборвал его командир. — Сорвал нам мероприятие. Ты гляди, Вовик!.. Мало этого, так еще одно ЧП, — Командир выждал паузу и выпалил: — Оказывается, наши девчонки к гадалке бегали. К той, которая меня постращала. Да! — Он кивнул удивленному комиссару. — Ну, по этому вопросу ты давай — дело политическое. — И сел, насмешливо улыбаясь.

Ребята тянули головы, рассматривали сконфузившуюся Таню, заволновавшуюся Элизабет и, казалось, равнодушных Олю и Галю.

— Правда, что ли? — негромко спросил комиссар. — И когда успели?

— После обеда, — призналась покрасневшая Таня. Она прятала глаза, руки, сжалась. Вадик пожалел ее и подал голос:

— Да бросьте вы, ребята! Что вы шум поднимаете?

— Ты, доктор, в наши дела не лезь, — привстал командир. — Твое дело — йод–бинты, кухня, туалет. — Ребята неуверенно засмеялись. — Тут комиссар главный. Ну, девочки, рассказывайте, о чем гадали, что нагадали. — Девочки молчали. — Говори, Оль!

Оля встала, спокойная, даже вызывающе спокойная, усмехнулась:

— Ну, ходили!

— Зачем ходили? — вроде бы даже ласково поинтересовался командир.

— Судьбу свою узнать ходили. А тебе, что ль, Валя, не хочется? Хотя, тебе все уж сказали.

Командир погасил появившуюся было у него на губах улыбку.

— Человек сам хозяин своей судьбы. Так нас учит материализм, — сообщил он. — С тобой ясно. Ну, Элиза — Лиза-Лизабет?

— А что? Мне и не гадали! — Элизабет встряхнула головой. Прикрытые косынкой бигуди вздрогнули. — Гальке гадали!

— Ну, дура! — громко сказала Оля. — Не говори им, Галька. Тебе ж в уговор гадали? Если скажешь, не сбудется. Не говори.

И тут Галя — временами отчаянно–дерзкая — выпятила грудь, повела по–цыгански плечами и с надрывчиком, так что Игорек захохотал, выдала командиру:

— Пытай, не скажу, Валя!

Командир разулыбался, махнул рукой, а комиссар встал, оглядел веселящийся отряд и грустно сказал:

— Какие ж вы комсомольцы?.. Шутили, что ли? А? Неужто всерьез? Девочки, вы что?..

— Между прочим, знаменитая гадалка, — достаточно громко, но обращаясь будто бы к Юре Возчикову, сидевшему рядом, произнес 'Вадик. — К ней аж из города ездят. Между прочим, не всем гадает. — Ребята притихли, слушали его внимательно. — Ведьмой ее в деревне зовут. Травки собирает, кое–кого от запоя вылечила… Меня так на порог к себе не пустила при диспансеризации. Сразу отгадала, что я врач. — Он немножко подыгрывал девчонкам. Ведьма, едва он представился, решительно выставила его за дверь, хотя вот уж ей–то он, кажется, был нужен в первую очередь: очень уж худа и бледна была старуха, слаба — когда руку подняла, Вадик заметил ее дрожание. — А гадает точно. Таковы факты.

Комиссар кашлянул и, с недовольством поглядев на Вадика, объявил:

— Выговор тебе объявляю по комсомольской линии, а, Галина? Встань.

Та встала, дернула плечом, и все увидели у нее на лице не то усмешку, не то улыбку, и стало ясно, что Галину это не волнует — знала теперь она о себе что–то такое, что было важнее остального…

— Если еще раз будет что–нибудь в этом роде… Отчислю из отряда! — пригрозил командир. — Все! Расходись!

Ребята разошлись, а в столовой остался штаб. За кухонной стенкой, переговариваясь, звенели посудой девочки, и Вадик, вполуха улавливая: «Красный кирпич… сороковка…», — прислушивался к голосу Оли, но слов не разбирал: она говорила очень тихо, хотя и сердилась на что–то. А потом она и Таня с узелочками спустились к воде и там стирали, деловито, молча.

Вадик посидел у костра, дождался, когда девочки вернутся в избу, и все надеялся, что Оля выйдет, И они погуляют. Но Оля не вышла, и Вадик залег на раскладушку:, раскрыл «Терапию», прочел страничку и отложил учебник. Стосвечовка резала ему глаза, поэтому он выключил свет.

Одна из стен его клетушки была общей с девчонками, и, если они разговаривали громко (теперь уже привыкнув и забыв о его соседстве), он, случалось, все слышал.

Сейчас он лежал в темноте, всматривался в стекло оконца, в которое косо засвечивала луна, в блеск ее света на листьях дуба, в игру теней на стене и услышал Элизабет, спросившую:

— …А почему мне не гадала? Да? А ты чего не пошла — ведь предлагала?

— А мне уже на семь лет нагадали, — ответила Оля.

— О–хо–хо-хо!.. — закудахтала Элизабет. — Мистика это все. Метафизика, вот! Значит, насчет счастья она Галке говорила? Вот что бы я хотела знать, так это насчет моего счастья. «Ах, кто б мне дал такое счастье…» — низким голосом пропела она. У ребят закричали: «Тихо! Отбой!» — А когда сбудется, сказала тебе, Галина?..