Через три часа скорой, под песни, езды по дорогам они очутились в каких–нибудь тридцати километрах от Москвы, в знаменитом орденоносном совхозе–миллионере — небольшом современном, городке, чьи улицы выходили прямо в широкие, загибающиеся за горизонт, ровно колосящиеся поля.
Когда подъезжали, услышали гул, гам, усиленные репродукторами песни, и оживились. А в самом городке, переполненном. стройотрядовцами, на центральной площади, забитой автобусами, машинами, расцвеченной флагами, вымпелами, ходуном ходившей от снующих по ней фигур, от напряженной оглушительной музыки, хохота, криков, отряд прилип к окнам.
Приказав всем оставаться на местах, командир ушел на разведку и скоро вернулся, неся в охапке кучу флажков на длинных древках, а в зубах большой лист ватмана.
— Час на разгул, — сообщил он ребятам, — а потом все собираются на стадионе. И чтобы кучно сидели! Штаб пойдет со мною в клуб. А ты, Юра (и Юра Возчиков поднял голову), изобрази что–нибудь: конкурс тут на газету «Молнию». Ну, вольно! Разойдись! — скомандовал он шутливо.
Ребята бросились в распахнувшиеся дверцы. Вадик оглянулся на Олю, оставшуюся в автобусе с Юрой и Таней.
В фойе клуба выяснилось, что для каждого члена штаба есть дело, для Вадика, например, дежурство в медпункте.
Сашка Шимблит — знакомый еще по институту аспирант одной из кафедр, а здесь начальник, врач районного штаба ССО — сразу же и направил Вадика:
— Заступи первым, а я быстро тебе подмену организую. Надо нам с тобой поговорить, ты не потеряйся потом.
Вадик осмотрел помещение, проинспектировал аптечку. Пожилая медсестра выдала ему чистый, отглаженный халат, и, облачившись в него, Вадик почувствовал себя очень уютно: знакомо пахло, ожидалась знакомая работа, и он был ко всему готов. Приоткрыв дверь, чтобы подглядывать в фойе, где все время была веселая суета и шум, Вадик обшарил письменный стол, нашел затрепанную книжку без обложки и первых страниц, и когда ему наскучило смотреть на беготню ребят, взялся за роман, начавшийся для него так: «…не знала, как и где они теперь встретятся и как поведется разговор и что он скажет или спросит, но твердо знала то, что скажет сама. Время шло неторопливо. Конечно, куда ему спешить?..» — но тут в дверь зашли коллеги во главе с Сашкой, поделили дежурства, и Вадик сдал пост и унес с собой книгу: начало ему понравилось.
Сашка потащил Вадика на второй этаж клуба, завел в тихую комнату, уставленную запертыми книжными шкафами.
— Как дела? Вид у тебя неплохой. Загорел. И похудел, что ли?
— Нормально у меня все. Кто тут из наших?
— Коля Суворов, Томка…
— Мне бы с Колей побеседовать! — Вадик ухмыльнулся. — Он ко мне в отряд двух госпитальных пациентов взял!.. Представляешь…
— Я в курсе. Мы таких десятка два допустили. Надо, Вадик, надо! Права свои знаешь? Комиссуй, если видишь, что ребята не справляются. Слушай! Я сегодня в Москву еду, хочешь со мной? Присоединяйся. Насчет твоей темы поговорим. Не забыл еще науку?
— Не забыл. — Ему очень хотелось съездить в Москву, заглянуть домой. — Если отпустит меня командир… Я бы с удовольствием.
— А что, у тебя с ним нет контакта?
— Все делим сферы влияния. Да ладно! Где тебя найти?
Вадик побежал на стадион, забрался на верхние ряды трибуны, попытался разглядеть, где сидит отряд, и понял, что это безнадежное занятие: одинаковая форма уничтожила малейшие различия, и сейчас казалось, что на стадионе один большой отряд, разделившийся на группки, болеющие за разные команды.
Как раз начинались соревнования каменщиков. Перед каждым участником стояло ведро с раствором, лежала кучка кирпичей, и диктор по радио объявил, что тот каменщик, кто быстрее и качественнее сложит столбик из кирпичей, получит приз, а команда — ^ четыре очка.
После гонга каменщики судорожно заработали руками и под все нарастающий вопль стадиона, свист, и отчаянные крики за какие–то считанные минуты сложили столбики для будущей эстрады.
Командир получил четвертое место — одно очко, и, смеясь и крутя головой, раздавая тычки и отбиваясь от них, пробирался по рядам. Проследив за тем, куда он пошел, Вадик увидел отряд и устроился неподалеку.
Командир, очень довольный и веселый, объяснял, размахивая руками, как надо cкладывать столбики. Рядом с ним сидела Оля и, казалось, очень внимательно слушала его, но, уставясь ей в затылок, Вадик внушал: «Оглянись, оглянись!», — до тех пор, пока она не посмотрела в его сторону. Командир, все еще продолжая рассказывать, посмотрел туда же, заметил Вадика и приглашающе махнул рукой. Вадик перебрался к отряду. Ребята подвинулись.
— Слушай, док, ты гипс накладывать умеешь? Тут соревнование будет, участие примешь? Честь района и отряда, а?
— Хорошо! — согласился Вадик. — Это по нашей части.
— Молодец! — Командир хлопнул Вадике по плечу. — А добровольцем будет… Моня. Слышишь, Моня! Давай сюда!
— Нет. — Вадик закачал головой. — У него ж вон какие конечности длинные! Ты что! Лучше уж тогда…
— Юра! — Командир решительно показал на Юру Возчикова. Тот покорно поднялся и пошел вслед за командиром и Вадиком, к палатке с красным крестом — регистрироваться.
— Юрик! — сказал Вадик, разобравшись в условиях соревнования. — Главное — не шевелись и терпи! Туго будет, но быстро, по–фронтовому.
Когда дали команду, Вадик сделал все так, как учила его старая Петровна в травмпункте отцовского госпиталя, и на целую минуту обставил коллег. Юра запрыгал на загипсованной ноге, стадион завыл от восторга, и среди криков и Вадик и Юра услышали голос своего отряда: «Молодцы!» Отсюда, с зеленого поля, они не могли разглядеть лица ребят, помахали им издали, а потом Вадик на спине отнес Юру за футбольные ворота и освободил от твердеющего гипса.