Последние каникулы - Страница 36

Вадик ойкнул:

— У него криз — давление прыгнуло! Куда он делся, черт возьми? По дороге может в обморок свалиться!..

— Не дергайся! — Комиссар схватил Вадика за рукав. — Стой! Ты тут мне сейчас нужен. Мужики! — Он встал, еще раз громко крикнул: — Ребята! Давайте все сюда! Объявляю собрание! Открытое, комсомольское. Вовик, ты оставайся. — Сережа перевел дыхание, кашлянул. Лицо у него было решительное. — Все слышали, как Кочетков сказал: откажусь от командирства? Ребята, он не раз нам этим угрожал. Так что давайте решим — оставим его нашим командиром или нет? Что вы молчите? Говорить разучились? Опять по углам шушукаться будем? Хватит! Теперь — только вслух, громко. Ну? — Отряд молчал. — Ставлю на голосование: кто за то, чтобы Кочеткова снять с должности командира нашего отряда? — Комиссар первым поднял руку, оглянулся на Автандила, на Вадика, посмотрел на ребят, сидевших на отшибе. — Одиннадцать, двенадцать… девятнадцать… двадцать один. Кто против? Пять. Воздержались — пять. Все! Сняли мы его! — почти ликующе воскликнул комиссар. Среди ребят пошло какое–то движение, кто–то довольно засмеялся. — Теперь предлагайте кандидатуры нового командира. Надо ведь, куда деваться!.. А «варяг» нам не нужен. Мы сами за все в ответе. Верно?

— Вовика! — крикнул, приподнявшись с пола, Игорек. — А что?

— Пиши себя, комиссар. — Автандил гневно посмотрел на Игорька. — У тебя вся власть будет. Единоначалие. Я — за!

— Юру! — предложил осторожно комиссар, — Юру. Он дело знает.

— Моню! — выкрикнул Вовик. Комиссар показал ему кулак.

— Не пучься! — предостерег его Вовик. — Гляди, а то и у тебя носом кровь пойдет, — озабоченно сказал он. Ребята беззлобно засмеялись. Что–то изменилось в их настроении, это почувствовали и комиссар, и Автандил, и Вадик.

Препирались недолго. И командиром выбрали Юру. При голосовании воздержался только Витя — бывший завхоз.

— Ребята! — выйдя вперед, тонким голосом сказал покрасневший Юра. — Как насчет предложения директора? Примем?

— А что делать? — отозвался комиссар. — Кто пойдет в совхоз со стройки, давайте здесь и решим. Мы должны дом сдать! — крикнул он. — Должны. Понимаете? На шута тогда все это, если мы дом не сдадим!.. Загубим его ведь, дом–то!

— Я лично в рабство не пойду, — объявил Игорек. — Хоть отчисляйте меня. Понял, Серега? И вообще что за дела? Мы отряд — что можем, то и сделаем! А тут работорговля, мужики! Ну, чего молчите, народ–терпеливец? Громко скажите!

— Пойдешь, — спокойно сказал Юра. — Разомнешь белые косточки. Кто против того, чтобы Игорек пошел, говорите.

Только это он и произнес, но за этим все, и Игорек, почувствовали такую решимость, что, непривычные, даже слова не вымолвили. При полной тишине Юра осторожно назвал несколько фамилий.

— Машину завтра дадут? А шофера где взять? — Юра посмотрел на Вадика, сидевшего среди ребят.

— Послезавтра шофер будет, — громко, чтобы все слышали, ответил Вадик.

— Родишь, что ли, его? — спросил Игорек. — Ловкий ты парень, доктор! Ну, посмотрим!

— Слушай, Вадик, — задержал его комиссар. — Напиши протокол собрания. Так напиши, чтобы ясно все было, ну, чтобы гладко и четко.

Протокол Вадику дался легко — сухой и точный.

А потом он остался на стройке, проработал с ребятами до обеда, таская кирпичи. Парило; пот, сначала заливавший все лицо, высох, кожу стянуло. Через час спина у него одеревенела, а руки, руки отсутствовали…

Плетясь в лагерь, он вспомнил, что за весь сегодняшний день, с утра, с того мгновения, как, изловчившись, ему удалось погладить Олю по щеке, он больше о ней не вспомнил. Как будто чувствуя за собой невольную вину, он заторопился и едва не оторвался от ребят — в конце поля, там, где тропинка в лагерь изгибалась и стройку закрывала густая лесопосадка, отряд остановился, обернулся: это прощались с домом те, кто после обеда должен был идти в совхоз. Вадик пропустил вперед этих ребят — незаметного Толю, с которым он едва ли перекинулся двумя десятками слов, неразлучных братьев Сударушкиных, еще не потерявших простодушное выражение лиц под соломенными спутанными волосами, Игорька, на ходу резанувшего его взглядом.

— Знаешь? — спросила Оля в столовой, наклоняясь над ним. Он кивнул. — Вот я удивилась — никогда таким он не был.

— Был, Оль, всегда был. Для тех, кого не считал личным другом. Костолом. — Вадик ел, не замечая, что ест, так же, как и все ребята, — раньше это его удивляло.

Оля села с ним за общим столом, плечом толкнув поспешно отодвинувшегося комиссара, и смело, любовно заглянула ему в лицо. «Ешь, работничек! — шепнула она, — Наломался?»

— Комиссар, я поеду домой за правами на вождение, — не отрываясь от макарон, негромко сказал Вадик. — Буду у вас шофером. Попробую, не возражаешь?

Сережа отложил вилку и подумал.

— Давай! — согласился он через минуту и позже — Вадик заметил — все косился на него: приглядывался? всматривался? А Оля погладила Вадика по голове, впервые при всех.

Когда, переодетый, он вышел из медпункта, она уже ждала его. Белый отложной воротничок, темная юбка, едва прикрывающая загорелые колени, а над воротничком ее свежее лицо с зелеными пристальными глазами, отчего–то сейчас потемневшими.

— Я с тобой до города. Надо протокол собрания да копии нарядов в штаб передать, — сказала она ему уже на дороге через поле. Он устало тащился, а Оля все убегала вперед. Что–то неуверенное он увидел в том, как она оглянулась на него. Поймал ее за руку. Она сильно покраснела, вырвалась.